Ефим Лазарчук
«Игра в шашки и другие подвижные игры»

На втором курсе института я, Метелин и Сафронов гуляли по Невскому проспекту. У нас был рубль Сафронова с мелочью. Не хватало.
– Пошли в Катькин садик, – предложил Метелин.
В те времена можно было без страха ходить в Катькин садик. Тогда там не водились содомиты.
Нужно ещё сказать, что Сафронов играл во все известные человечеству игры, кроме равновероятностных, в которых шанс выиграть равнялся одной второй. Он играл в шашки, в шахматы, в карты, во всё то, где можно обманывать. Иногда он играл в неизвестные ему игры, как это случилось на открытом межреспубликанском первенстве по стоклеточным шашкам. Вообще-то Сафронов был мастером спорта по русским шестидесяти четырех клеточным шашкам, но в РСФСР, за которую выступал Сафронов, игрока по нерусским шашкам не нашлось. Попросили Сафронова. Какая разница, сколько шашек, сказал начальник команды.
– Сажусь за доску, – рассказывал Сафронов, – ничего не понимаю, начинаю двигать шашки почти от балды, и тут меня осеняет, а что если свести стоклеточные шашки к шестидесяти четырех клеточным. Начинаю активно меняться. Получаю что-то знакомое, занимаю четвёртое место и получаю триста рублей премии.
Обладая такой наглостью, Сафронов играл во всё. И всегда выигрывал. Даже в деньги. В этой игре противники меряются рублями, сверяют номера на купюре. Больший номер выигрывает. В худшем случае Сафронова в этой игре всегда ждала ничья.
Сафронов доставал рубль. Если его номер проигрывал, а вероятность такого события равнялась пятидесяти процентам, Сафронов молил отыграться. Мало кто из противников отказывался продолжить, когда на руках такая сильная купюра. Сафронов, доставал другой рубль и выигрывал. Потому что второй рубль был необычный, заблаговременно приобретённый, с незапамятных времён найденный среди десятков тысяч рублей. Приобретён он был путём долгой селекции. Сафронов служил командиром стройотряда и прежде, чем выдавать зарплату или просто пускать налево, проверял все проходящие через него рубли. В итоге рубль имел в номере то ли четыре, то ли пять первых девяток.
"Почему же Сафронов сразу не доставал заветный рубль?", – спросите вы. "Потому что", – отвечу я вам, – "вы плохо знаете Сафронова. Сафронов хотел прежде убедиться, что у соперника нет рубля с большим числом девяток в номере".
Имея непроходимую наглость, Сафронов обыграл второго или третьего преферансиста Ленинграда. Некоего Олега. Наши общие знакомые попали на серьёзную игру. Проиграв, сильно проиграв, они пожаловались Сафронову. Сафронов попросил их познакомить. Его свели с Олегом, и в тот же вечер они сыграли. Сначала в деберц, и это было скучно. Если оба умеют играть в деберц, то это скучно. И тогда они сыграли в весёлую игру гусарик. Кто немного знает преферанс, приблизительно представляет себе, что такое гусарик. Это когда ты обязан играть третьи распасы с младшей картой от валета на руках. Игра короткая, но нескучная. Олег и Сафронов играли до утра, расписали приблизительно двадцать гусариков, и Олег проиграл 400 рублей. Неслыханные деньги.
– Ну, как? – спросили мы Сафронова на следующий день.
– Считает хорошо, но я быстрее.
– Причём здесь быстрее? – хором удивились мы. – Какая разница, кто быстрее считает?
– Друзья мои, запомните, – снисходительно обратился к нам Сафронов. – В профессиональных играх выигрывает не тот, кто лучше играет, потому что все считают приблизительно одинаково, преферанс же вообще полностью просчитываемая игра, а тот, кто быстрее. С лохом всегда будут играть быстрее, чем он умеет. Допустим, лох просчитывает комбинацию за пятнадцать секунд, а его вынуждают делать ход через десять.
– Как вынуждают? – не поверили мы. – Кто торопит? Сиди себе спокойно, думай.
– Невозможно. Рано или поздно ты начинаешь играть в предложенном тебе темпе. Шлёп-шлёп.
Послушав Сафронова, я сказал, что это фигня.
– Сыграем, – предложил Сафронов.
– Давай.
Мы сыграли в шашки. В блиц. Сафронов дал себе сорок секунд. Мне – десять минут. Через минуту я двигал шашки, как сумасшедший. Хотя у меня было полно времён. Пришлось Сафронову поверить, что профессионал навязывает темп игры. В этом заключается главное жульство.
– Я чуть не умер от смеха, – продолжил рассказ Сафронов. – Олег увеличивал темп, а я не отставал. Он ещё быстрее, а я делал вид, что думаю, как паровоз, кряхтя, с трудом поспевая. Он ещё быстрее, я едва догонял. К утру молотили с максимальной нагрузкой. Он ничего не понял. Вроде я как бы тормоз, но почему-то успеваю. Завтра договорились опять играть.
– Счёт шестьсот – ноль. – Сообщил на следующий день с блуждающим взглядом Сафронов. – Он понял, что я считаю хорошо, что темпом меня не взять и покрапил карты.
– И как ты?
– А что я. Крап он ведь общий. За две игры выучил колоду. Крапить карты в игре с игроком, который лучше считает – не оставить себе никаких шансов. Если без крапа ещё может повезти случайно, то с крапом нет. Вообще умора. Сидим, сдаём, смотрим на карты и договариваемся: тебе четыре, мне шесть.
На следующий день Сафронов ходил по стеночке.
– Ну, как?
– Минус двести.
– Проиграл?
– Естественно. Кто же меня отпустит на выигрыше. Пришлось немного проиграть. На будущее поговорили – признали, что продолжать бессмысленно.
Не знаю, отдал ли Олег Сафронову деньги, скорее всего, нет, иначе какой бы из Олега был третий преферансист Ленинграда.
Сафроновым двигал больше спортивный интерес. Хотя деньги он любил, причём любые. Ему были одинаково интересны и двадцать копеек и триста рублей. Эту особенность я позже неоднократно наблюдал у многих людей, но впервые её обнаружил в Сафронове. Он умел считать и всегда считал, причём ему было всё равно, что и сколько, и это ему ничего не стоило, такое у него было устройство головы. В отличие, например, от меня. Мне было одинаково неинтересно думать как о двадцати копейках, так и о трехстах рублях. Я мог оперировать деньгами только в представимых для меня количествах, где-то в районе двенадцати рублей. В остальном, Сафронов был обычным, как все нормальные ребята нашего возраста дебилом.
Но то дело прошлое, а сейчас нам не хватало рубля. Был апрель, солнечно, но всё ещё прохладно. Старички на лавочках в плащиках играют в шахматы и шашки. Болельщики одобрительно или наоборот отрицательно качают головами, обсуждают. Неспешно и умиротворённо.
– А можно сыграть? – спрашиваю я у одной из скамеек.
Старички поднимают головы, оценивают, я делаю глупое лицо, мне это нетрудно.
– А вон сходи, спроси, – кивают головой на дядечку, которого я стразу окрестил Сильвером, так как был он одноногим и в целом хитрого пиратского вида.
Тот ловко приблизился к нам на костылях.
– Что, ребятишки, поиграть?
– Ага, – сделали идиотские рожи мы, – интересно.
– А как, вообще, умеете?
– Да так, на лекциях режемся потихоньку.
– Понятно, значит умеете. Сейчас тут неинтересно, не с кем играть. Разве что с Андреевичем, он немного умеет. Ждите меня здесь. Сильвер исчез.
Мы послонялись вдоль скамеек, немного поглазели.
Появился Сильвер:
– Пошли.
– Вот, Андреич, привёл к тебе пионеров, – подвёл нас Сильвер к сухонькому в обтрёпанном плащике невзрачному старичку.
– Что ты, Федорыч, какой из меня игрок, я же только посмотреть. Да и не играл я серьёзно никогда.
– Не боись, Андреич, поможем всем народом.
Сильвер повернулся к нам.
– Почём? – в глазах его сверкали пиастры.
– Ну, по рублю, чего там, – сказал Метелин.
– Ну, по рублю так по рублю. – Вздохнул Сильвер. – Круто конечно.
Андреич бережно извлёк из полиэтиленового мешка "Аэрофлот" доску. Аккуратно, не спеша, расставил шашки.
– Кто играть-то будет? – спросил нас Сильвер.
– Давай, Дима, ты что ли, – сказал я Метелину.
– Да ну, слушай, не смеши с кем тут играть? Пусть вон Сафронов сыграет.
– Да ну, скажешь, Сафронов, он и правил-то толком не знает.
– Знаю-знаю, – успокоил Сафронов. – Нужно в дамки проходить.
Андреич имел безучастный скучающий вид.
Сафронов уселся на скамейку. Достал заветный рубль. Попытался засунуть его под доску. Повертел головой. Поправил шашки. Взял одну шашку, перевернув, посмотрел, какая она с другой стороны. Всеми силами изображал полного придурка.
– Не надо, – остановил процесс засовывания рубля Андреич. – Попридержи пока при себе.
Засовывание под доску рубля – из области легенд. Не отдать выигрыш на Катьке – это всё равно, что покрыть себя навсегда несмываемым позором. В то время ещё существовал устаревший ныне обычай иногда отдавать деньги.
Очень быстро нашу скамейку облепили опытные болельщики. Сделав несколько ходов, игроки сделали паузу. Сафронов поднялся, потирая ладони, согреваясь, подошёл к нам выпрашивать беломор.
– Ну, как? – выдавая папиросу, обратились мы к нему за впечатлениями.
Это Силеверстов, заслуженный мастер спорта, чемпион Ленинграда. Сильный шашист. У него были интересные партии. Его именем даже названы несколько продолжений.
– Он тебя не узнал?
– Вряд ли, хотя я видел его несколько раз в клубе Чигорина. Но за доску с ним не садился.
– Ну, давай, Степаныч, – напутствовали мы друга.
Сафронов вернулся на скамейку. Вскоре Андреич стал что-то подозревать. Выглядывал исчезнувшего вдруг Сильвера.
– Просираем? – поинтересовался я, протискиваясь сквозь любопытствующую публику.
Сафронов скривил лицо, взъерошил волосы.
– Не знаю.
Андреич был несколько озадачен.
Битва продолжалась.
Как позже объяснил Сафронов – русские шашки это всегда ничья, если бы не зелёные тетрадки. Каждый русский шашист имеет зелёную школьную тетрадку в восемнадцать листов с выписанными в ней просчитанными комбинациями. У каждого шашиста их в тетрадке приблизительно пятьдесят. Выигрывает тот, у кого зелёная тетрадка новее и секретнее.
Стратегия простая. Каждый шашист пытается свести партию к одному из положений из своей зелёной тетрадки, которое, как уже говорилось, полностью просчитано и, естественно, ведёт к выигрышу.
Но беда Силеверстова заключалась в том, что его тетрадку Сафронов знал наизусть, да и, пожалуй, весь шашочный Ленинград. Тогда как разработки Сафронова носили новейший и секретнейший характер. Сильверстов про тетрадку Сафронова ничего не знал.
Сафронов с видом идиота, студента, пребывающего в затяжном академическом отпуске по слабоумию, с вопросами типа: а можно ли шашкой кушать назад, блокировал один за другим прорывы Андреича к стандартным положениям. И Андреич это скоро понял. Понял это и Сафронов.
– Ничья. – Сказал Сафронов.
– Естественно, – согласился Андреич.
– Блин, – вдруг воскликнул Сафронов, вскакивая.
Как впоследствии выяснилось, увлёкшись обрубанием комбинаций Андреича, Сафронов проглядел путь к своей, которую Андреич, разумеется, не знал, так как Сафронов был моложе и свою тетрадку держал в строжайшем секрете. Андреич даже не понял Сафронова, как тот мог выиграть, настолько была секретной тетрадка Сафронова.
Всё потому, что Сафронов не готовился. Перед матчем шашисты обязательно внимательно пробегаются по всем своим пятидесяти комбинациям, освежая их в памяти. Если бы у Сафронова было хотя бы пятнадцать минут на подготовку, рубль был бы нашим.
А так, повторюсь – русские шашки всегда ничья. И только хорошо подготовленные жулики могут в них выигрывать.
Сафронов смущённо поднялся. О повторной игре не могло быть и речи.
– Ты бы это, – сказал Андреич. – В следующий раз, когда будешь садиться играть, совет, значок мастера не свинчивай, а меняй пиджак.
– Какой значок? – сделал невинные глаза Сафронов. – Где?
– Какой-какой, такой – на лацкане.
Сафронов, действительно свинтил значок мастера спорта на входе в Катькин садик с отворота своей вечной стройотрядовской куртки. Значок нам помогал выбираться из милиции, в которую мы все регулярно попадали из-за Метелина, хотя пили все одинаково. – На каком лацкане? – поразился Сафронов. – Да, молодёжь. Всему вас учить. – Незло проворчал Андреич. – А дырка, а след?
Мы взглянули на Сафронова, на его лацкане светились огромная дырка и чётко отпечатанный след с характерными очертаниями значка.
– Да уж, ещё учиться и учиться, – согласились мы с Андреичем.
Расстались мы тепло.
По дороге в кино Сафронов много рассказывал о шашках и шахматах. Из рассказов следовало, что шашки и шахматы – азартные игры, и шулеров в них, чем в картах и даже в напёрстках. Чему мы были только что свидетели – целый Катькин садик.
Главный обман в этих играх – занижение своего уровня. Опытный аферист-шахматист может выиграть у чемпиона мира. Чемпион мира ближе к миттельшпилю сообразит, что перед ним валяют дурочку, и что пора бы напрячься, но будет уже поздно.
Единственная разница между шашками и шахматами заключается в количестве страниц в зелёных тетрадках: в шахматных тетрадках – сорок восемь листов. Не восемнадцать, конечно, как в шашечных, но и не девяносто шесть, как, скажем, в доминошных.
Когда мы дошли до "Художественного", вспомнили, что у нас только рубль и тот Сафроновский с большим номером. Тратить такой рубль было неразумно.
Играть в "заход в кинотеатр без билетов" было ещё рано. До вечерних сеансов оставалось три часа. Тогда можно было бы попробовать проверенное: "ой, забыл".
Делается это так. Игроки в количестве двух-трех смешиваются с потоком зрителей, выходящих с вечернего сеанса (на дневных сеансах может не быть потока, трудно смешаться), и как бы тоже выходят из кинотеатра. Один из участников вдруг кричит: "стойте, шапку забыл" и против шерсти гребёт к выходу.
– Ну, ты, Федя, даёшь, вечно ты всё забываешь, – верные друзья, ругаясь, неохотно следуют за ним.
– Шапку забыли, на шестом ряду, – объясняют герои тётеньке на выходе. – Серенькая.
Тётенька разрешает вернуться и забрать. Ей чужого не надо. Друзья начинают старательно ползать между рядами, проклиная забывчивость приятеля.
– Блин, новая шапка, мама убьёт, – причитает бледный Федя. Его губы дрожат.
Добрая тётенька успокаивает:
– Внимательнее смотрите. Не может быть, чтобы пропала.
– Слушай, может быть, ты её в буфете оставил? – спрашивают Федю друзья. – Вспомни.
– Точно, – вспоминает Федя, – я её на подоконник положил.
– Слава богу, – облегчено вздыхает тётя. – Значит на месте.
Мы идём в буфет.
Бдительная тётя, как правило, провожает. Федя мечется по буфету. На него страшно смотреть. В его глазах стоят слёзы.
– Вы шапку не видели, такая вязанная серая, с помпончиком? – спрашивает Федя посетителей. – Ну, где же она?
Если к этому времени тётя, убедившись, что поиски идут в правильном направлении, удаляется, то мы идём отсиживаться до начала сеанса куда-нибудь в уголок.
Но иногда тётя хочет быть свидетелем счастливого момента встречи Феди с шапочкой. Тогда друзья просят вспомнить Федю, где он ещё её мог оставить, и приходят к заключению, что, скорее всего, она в туалете. Любая тётя, даже самая бдительная, понимает, что в поисках шапки в мужском туалете от неё мало толку. Сочувствует, практически соболезнует, объясняет, где туалет и, ссылаясь на свои обязанности ловить безбилетников, исчезает. Потому что видеть Федю в горе никакая тётя уже больше не в состоянии. Это зрелище способно разорвать сердце любого человека.
Безотказный способ. За всю практику были замечены только две неудачи. Однажды Федя забыл шапку в июле. В другой раз – Федя забыл её потерять.
– А это что? – спросила тётя, показывая на шапку на голове Феди.
– Тьфу, – сказал Федя, – А я её ищу, а она вот где, на голове.
Пришлось в обоих случаях извиняться за Федю. Стандартная фраза друзей: "Вы его не бойтесь, он плохо себя чувствует". "Хулиганы", – говорит обычно не очень сердито тётя, – "шли бы лучше учиться". У тёти и мысли не возникает, что у Феди это серьёзно.
Для посещения дневного сеанса с неразменным рублём требовался иной способ, и мы пошли в "Очки" играть в спички. В хороший день можно было выиграть до двадцати кружек пива и даже пару наборов к ним. Но это уже другая история.

---

alexandrey@rambler.ru